— Яичницу с беконом, — перебил Сергей. — Деньги за постой я Николаю Ивановичу выделил.
Теперь требовалось заполнить склад материалом. Английское сукно я получил на вокзале несколько дней назад. Еще раньше прибыл ивановский ситец. Будем сочетать ткани местные и из будущего. Именно за ними пошли парни. Я еще просил посмотреть специальную машинку для сапожников.
Больше задерживаться я на набережной не стал. Афанасий Петрович уже ждал. Мишка и Пашка несли технику, Васька — плакаты с чертежами.
Добрался к родным местам, хожу как потерянный: час, два, три. Вроде начал привыкать.
Могут, конечно, кости перемыть кому угодно — но в том не было даже привкуса той непрестанной истерики, что прославила отдельную — весь добрый соседский народ позорящую масть — вечно возбуждённых на той стороне. Из месяца в месяц, без раздумья и отдыха, от падучей переходивших к плясовой. Сегодня был их день — они плясали, рвали гармони, хохотали так, что от перенапряжения начинали блевать, но, наблевавшись вдосталь, снова пели, кривлялись, ходили то на руках, то сразу на четырёх лапах, снимали штаны, и, вывернув шею — чтоб зрители видели счастливые глаза, — хлопали по собственной заднице, оставляя багровый след пятерни, понемногу от этой игры распаляясь, отбегали за угол, будто бы по нужде, и снова являлись с чуть блудливыми глазами плясать, петь, показывать огромные, влажные, с накипью языки, блеять, стрекотать, завывать, подлаивать.
Ну что, может, мне ещё года три ждать на новом месте? Начну с бойцами переписываться. Араб будет хорошие письма писать, Граф добрые, Кубань — любимые молитвы, переписанные детским почерком. Тайсон, наверное, писать не умеет, Злой, думаю, тоже. Зато Шаман писал без единой ошибки и замечательно точно излагал — он дал бы фору многим нынешним беллетристам.