Темновато. Вытащил из разгрузки фонарь, перехватил всем кулаком, подсунул под руку с пистолетом как дополнительную опору. Световое пятно поползло по стенам, луч отражался от никелированных труб вешалок.
– Сатана! – выкрикнул Преподобный и замер, указывая пальцем куда-то над головами толпы, назад, на стену над входной дверью, и все на мгновение обернулись, словно ожидая увидеть там проступающий козлорогий лик. – Тот кто пошел против Бога и был низвергнут! Верим ли мы в то, что Бог, который всеведущ, не знал о планах Сатаны? Верим? Нет, я не верю, ибо такая вера есть сомнения в мощи Его, а мне сомнения неведомы. Неведомы! Бог отправил Авраама в пустыню, не сказав ему цели и места, и тот не усомнился, ведомый лишь верой, и мы не усомнимся! И мы понимаем, что Бог использовал Сатану для того, чтобы испытать ангелов Своих, увидеть, кто из них последует за искусителем.
В какой-то момент мне подумалось, что на роль кающихся грешников предназначены мы, но потом понял, что до этого пока не дошло. Несколько крепких мужчин, вооруженных и увешанных оружием, втолкнули в зал двоих, одетых только в нижнее белье, и поволокли их на сцену, не слишком заботясь о деликатности. Подтащив почти к краю сцены, их остановили, не отпуская ни на секунду и придерживая за руки. Шум в зале стих, даже выкрики проповеднического отпрыска стихли. Наступила тишина.
– У вас есть на чем посмотреть диск? – спросил я.
Ну а как еще? Оружие – жизнь, все в нем нуждаются, как так может быть, что кто-то взялся его продавать? Правда, потом мысль развилась в логичное свое продолжение: если в нем так нуждаются, то именно продавать его и должны. Те, у кого оно есть в избытке. Закон рынка типа. И факт наличия в Мак-Кензи такого магазина как раз выглядит обоснованным настолько, насколько прочно стоит дом на скале. На Rocky Top Tennessee, если угодно.
Тихо-тихо пошел в сторону угла сарая, сложенного из посеревших от времени и местного солнца досок. Медленно, каждый свой шаг выверяя. Джейк двигался тоже вполне бесшумно, да и те, кто разговаривал неподалеку, явно не слишком прислушивались к происходящему, заняты были своим делом. Голоса были разные, вроде как два мужских и один женский. И прононс реднековский, кто раз слышал, уже никогда не спутает – эдакий в нос и с длинными гласными, зажевывая половину согласных.