— То, что он продырявлен так, словно дятел долбил его несколько сезонов подряд, — сказал Геральт, глядя на картину в золоченой раме, висящую на стене напротив стола «юриста». — И то, что на нем изображен исключительный идиот.
Цири опустила голову еще ниже. Губы у нее дрожали.
На первой картине был изображен древний парусник, который буруны метали меж торчащих из кипени рифов. На носу корабля стоял мужчина в белом одеянии. Его голову окружал светящийся ореол.
— Итак, — усмехнулся ведьмак, — выбора у меня нет? Придется заключить с тобой пакт, которому предстоит быть темой картины, и стать чародеем? Только из-за генетики? Ну-ну! Мне немного знакома теория наследственности. Мой отец, до чего я дошел с немалым трудом, был бродягой, невеждой, грубияном, авантюристом и рубакой. У меня может оказаться избыток генов от папочки, а не от мамули. То, что я тоже неплохо умею рубить и колоть, вроде бы подтверждает сказанное.
Цири заметила, что единорог все время крутит, не придерживается прямой линии, и не без оснований заподозрила, что животное вовсе не было обитателем пустыни — просто заблудилось тут.
Черно-белый кот Кодрингера уселся на ближайшем заборчике. В его желтых глазах плясало отражение пожара, превращающего дружественную ночь в жуткую пародию дня. Вокруг кричали: «Горит! Горит! Воды!» К дому сбегались люди. Кот замер, глядя на них с удивлением и презрением. Эти глупцы явно стремились туда, к огненному аду, из которого ему едва удалось выбраться.