Когда она очнулась, никого рядом не было. Застывшая, измученная жаждой, голодная и одинокая… Единорог был миражем, призраком, сном. И исчез, как исчезают сны. Она понимала это, признавала и все-таки чувствовала обиду и отчаяние, словно это видение и правда существовало, было рядом — и вот бросило ее. Как бросили все остальные.
Столбы, обложенные связками хвороста, тянутся до полыхающего, помеченного столбами дыма горизонта. У ближайшего столба, притянутая цепями, стоит Трисс Меригольд… Дальше — Маргарита Ло-Антиль… мать Нэннеке… Ярре… Фабио Сахс…
Он собирался последовать за Цири по лестнице, когда услышал шум. Сверху. Он быстро обернулся. Это была не птица.
— Тьфу, тьфу, котья морда. — Ремиз наклонился в седле, сплюнул, сложил пальцы знаком, оберегающим от злой порчи. — Дорогу перешел, котий сын!
— Во-первых, не волнительно, а волнующе, а во-вторых, многие, но не все, — прищурилась чародейка. — Во всяком случае, не Марти Содергрен. Марти — целительница. И нимфоманка. Ах, гром меня порази, глянь. Выжрали всю икру! До последней икринки! Вылизали патеру! И что же теперь делать?
— Как всегда, Джианкарди. Ничего не изменилось.