Она коснулась головы черной пустельги. Птица нахохлилась, беззвучно раскрывая кривой клюв.
— Йеннифэр, — укоризненно сказал краснолюд. — Почему?
Лютик знал — мало кто поверит в историю, рассказанную балладой, но не грустил об этом. Он знал, что баллады пишут не для того, чтобы им верили. Их пишут для того, чтобы волновать сердца.
— Я тоже не знаю. Но могу поспорить, что в рассказе именно Элиза сняла с меня чары при помощи ее жуткого мешка из крапивы.
— Как предпочитаете, стихотворной речью или нормальной?
— Вот где ты, сучий хвост! — рявкнул грязный низушек, кидаясь к столу. — Ах ты, ворюга!