Амара смерила его взглядом и цокнула языком.
Впрочем, это еще неизвестно, кто кого обрабатывал – дядя Шутейника был тертый калач и мог проглотить противника вроде меня с потрохами.
Раблезианские стишата эти до того понравились Бернхотту, что он принялся отбивать такт о колено и пытался подпевать гаеру.
Это было что-то вроде одуряющей сознание мантры, исполненной мрачного содержания. Язвой в древние времена называли любую болезнь, ведущую к смерти.
– Ша! – Это уже хогг. – Мастер Волк! Через минуту они будут у нас.
– Нет. Я отдам тебе его жизнь не раньше, чем укреплюсь во власти. И я еще раз повторю: я всемерно буду способствовать восстановлению справедливости в отношении тебя и твоих земель. Не заставляй меня повторять это еще раз, Бернхотт!