Я пустился по обочине скорым шагом, стремясь быстрее удалиться от поселка. Придорожный кустарник настырно хватал за рукав куртки, изредка вальяжно похлопывал по щеке. Сердце постепенно успокаивалось, хотя нервы все еще гуляли: мне все время казалось, что вот-вот из-за поворота на Выселки вылетит отряд молодцев лихих и изрубит меня… И все равно, чем изрубит – мечами, саблями, главное, что найдут меня потом по кусочкам. С другой стороны, в моем положении пешего одиночки есть большой плюс – я всегда сумею залечь в придорожных кустах, услышав топот копыт задолго до появления всадников. Какая из партий отправила в Выселки отряд, хотелось бы знать? И не менее интересно и важно – известно ли им о подмене личности Торнхелла?..
Я постарался оглядеться, тяжело поворачивая голову. Выражаясь языком полицейского протокола: «Труп потерпевшего больного пребывал в помещении, смотрел мутными глазами и невнятно ругался на весь мир». Я не под открытым небом и не в канаве, это радует. Помещение оформлено в коричнево-красные, темные, насыщенные тона, с тяжелой основательной мебелью у стен и серебряного цвета люстрой, в которую почему-то вместо лампочек воткнуты оплывшие свечи (потухшие).
Я взял трубку из ее рук и втянул пряный сладкий дым. Эльфийский лист бодрил, успокаивал нервы. По телу разлилось приятное тепло, но голова осталась светлой, не то что от «чуда».
Перед лесом возникла темная полоса. Когда мы достигли ее, оказалось, что это каменная изгородь высотой чуть больше метра, кое-как сложенная из необработанных булыжников. Она тянулась в обе стороны, отрезая лес от реки и поля.
– Конечно. Подумайте до утра. Не спеша и крепко подумайте в хорошем и надежном месте. Подумайте дважды. Нет, трижды. И примите верное решение. Я вам доверяю. Я чувствую, что вы не предадите меня.