У соседнего костра вихрастый паренек наигрывал на инструменте, похожем на лютню – ту самую предтечу гитары, что изображал на своих картинах Рубенс. Напротив меня под фургоном дремала кудлатая черная псяка с тяжелой мордой. Лапы у нее были пошире волчьих, с мощными когтями.
Какого черта Ренквист приговорил меня к смерти? Я же сыграл в поддавки, почти согласился на него работать? Почему он решил, что лучше будет меня умертвить, вот так страшно, медленно умертвить? Зачем показывал этой дамочке – Анире из загадочной Гильдии?
Я прошлепал к окну, посмотрелся в мутные стекла и, открыв створку до конца, обнаружил, что из распахнутого окна соседнего дома на меня без особого интереса взирает женщина. Дом был бревенчатый, трехэтажный, женщина – пожилая и седовласая. Вид голого мужчины не вызвал у нее ничего, кроме чуть заметного пожатия плечами. Привыкли тут к такому, очевидно.
Амара вдруг привстала, оглянулась. Я оглянулся следом – на гряды холмов, прикрытые легкой дымкой испарений.
Он подобрал ноги, сбился на топчане в едва видимый ком, воняющий страхом.
Один из фургонов внезапно огласился воплем настолько диким, что меня подбросило. Но никто из брай не повел и бровью. Хм. Пожалуй, последую их примеру. Уважаем чужие культурные особенности, так сказать.