А баклер – это, очевидно, местный цыганский барон. Я сделал зарубку в памяти.
– Нет… споров нет. Поклянись, что убьешь… мы не можем сдерживать себя больше… Наша обида и злость растут… мы хотим мести… хотим мести… Пожалуйста, убей, убей, пока не стало поздно… Сделай то, что хотел сделать с нашими лесами…
Мы взгромоздились на повозку и поехали вдоль Аталарды, по волнистому, заросшему кустарником обрывистому берегу. Штаны и портки хогга я велел повесить на длинных палках, воткнутых в борта повозки, и крепко-накрепко запретил облачаться в одежки, пока они не высохнут. Под солнцем все бактерии передо́хнут… надеюсь. Шутейник, бедняга, вынужден теперь прикрываться рубахой с обломками лютни.
Я молчал. Слов не было. Слабость ползла по телу.
Цыганский барон ухватил меня за подбородок и так же, как женщина-врач, впился вампирьим взглядом. Затем отпустил, разразился длинной речью, адресованной Амаре, и ушел обратно к капищу. Медленно-медленно табор вновь ожил – раздались смех, бренчание, веселые голоса, однако уже без прежнего задора. Время от времени я ощущал на себе любопытные – впрочем, неагрессивные – вгляды.
– Так вот, вы, Бантруо Рейл, ваша супруга и… почти трое ваших детей – будете возведены во дворянство на веки вечные.