Он поправил галстук. …хватает, знаете ли, своих дел… Догадался? Понял?
…он успел выпить. Вытащил самую запыленную бутылку, которую наспех отер рукавом пальто. И устроившись в кресле, стянул заляпанные рыжей грязью ботинки.
Ей так больно. И я хочу утешить, но… мы обе понимаем: надо смотреть. Всматриваться. Балахоны? Он коротки, едва закрывают срамные места, а потому я изо всех сил разглядываю насильников, пытаясь уловить хоть что-то… шрамы. …метки. …татуировки… вот тот, определенно, полноват. И ноги его бледные с выступающими венами явно принадлежат нездоровому человеку. А вот эта маска, что стоит в отдалении, явно надета женщиной. Уж больно характерный пышный зад. От нее пахнет… осторожно, в чужую память легко привнести мусор собственной.
– Ей платили содержание. Дом вот прикупили. Но это – крохи… она злилась и злость вымещала на тебе, верно?
– На четверых, – тетушка Фелиция не стала скрывать раздражения. – В конце концов, я не понимаю, почему мы должны делить на четверых…
– Нам лучше уйти, – сказала она, решив что-то. – А то Ингрид, если узнает, разорется… или отцу нажалуется. Она вечно на все жалуется.