- Меня никто не лапал. Даже не пытался. Я, знаете ли, не позволяю мужчинам распускать руки в отношении себя.
- А потому! Посмотри, какой мужик пропадает! Умный, симпатичный, холостой. А уж какие руки у него золотые! К тебе, опять же, давно неровно дышит: то вывеску повесит, то карнизы заменит, машинку, гляди-ка, чинить побежал, даже торт не попробовал. У меня каждый день про твои дела спрашивает. Да и смотрит на тебя, как мой муж на бутылку пива – с нежностью и обожанием. А ты ничего не замечаешь.
Чистая, стройная, без единой фальшивой ноты, она становилась то тише,то громче,то взрывалась звонкими переливами, то журчала, как ручеек. По моей же спине бегали сотни мурашек, а перед глазами вдруг встала очередная картина из далекого прошлого.
- Непременно, – кивнул Дэн. – Только знаешь, папа, я своим поступком горжусь.
Он говорил, явно повторяя чьи-то слова, а его голос, тон, выражение лица буквально сочились ядовитым сарказмом.
Купив билеты, вместе с остальной публикой мы прошли на одну из террас второго этажа, где, как и рассказывал ранее Конор, были установлены разномастные стойки с металлическими трубочками. После того, как все уселись на специально подготовленные стулья, работник музея нажал на какой-то невидимый рычаг. Стеклянная крыша отъехала в сторону,и воздух тут же запел серебряным голосом нежную грустную мелодию.