– Помилуйте, Девы, – по-бабьи всплеснул руками продавец, и огонь в масляных, таких же алых, как портьера на стене, светильниках качнулся. – К чему таким хорошеньким леди сражаться? Не нравится этот клинок, возьмите другой. – Он указал на витрину. – Камней меньше, зато к этой рапире в комплекте идут трое ножен, отделанных шелком, все разных цветов, подойдут к любому платью…
Все еще стоявшая в коридоре Лиди уронила таз, и окровавленная вода, лизнув папенькины сапоги, стала быстро впитываться в ковер.
– Хоторны – банкроты, – через силу произнес Мэрдок. Один из шахтеров закинул в рот кубик жевательного табака, словно эта история успела наскучить ему еще пять минут назад. Его бедность и бедность графа сильно отличались друг от друга. – Все, что мне осталось, это крохотное поместье, передающееся в роду по женской линии. Если бы у меня была сестра, то… – Он развел руками. – Но ее нет. Никого нет. По завещанию я не могу до рождения дочери трогать ни само имение, ни тот стабильный, пусть и небольшой доход, что оно дает.
– Ивидель! – стоило мне замолчать, выдохнула матушка и, повернувшись к отцу, крикнула: – Кто-то пытается убить наших детей! Она не вернется в Академикум, Максаим, и мне все равно, сколько ты заплатил за ее обучение.
Дверь открылась, и я заставила себя неторопливо отвернуться от забранного черной решеткой окна. Хотя, спроси меня кто-нибудь, куда оно выходит, не смогла бы ответить и под страхом смертной казни.
– Это хорошо или плохо? – Я снова попыталась оглянуться, но он не дал.