– Я не самоубийца, за летнаба мстил. И ныне на сердце легче. Впредь прошу всегда ремнями пристегиваться, если на аэроплане выпасть не хотите, подпоручик.
Номер снял, раздевшись, принял ванну. В номерах тепло, электрическое освещение, даже телефоны есть, что по тем временам роскошь. Но все звонки через коммутатор, с барышней-телефонисткой.
А сам из избы выскочил и к забору. Плетенный из ивы забор по грудь высотой, чтобы чужая скотина не забрела да свои куры со двора не ушли. Голову осторожно за забор свесил. Точно! Деда к избе ведет какой-то мужик в армейской форме без погон, а на левой половине груди красный бант приколот. Форма что у белых, что у красных одинаковая, царских времен. У белых погоны на плечах и галуны на рукавах, красные погоны ненавидят как символ царизма, у них знак – красный бант, немного позже красная звезда с серпом и молотом на фуражках или буденовке.
При Петре вместо улиц на Васильевском острове каналы были, жители передвигались на лодках вместо подвод или экипажей. После смерти Петра каналы засыпали, назвали немудрено – линиями, по номерам. До нужной улицы добрался быстро. И неожиданно повезло. На углу стоял полицейский, в темно-синем мундире, с саблей на боку. Почему-то полицейскую саблю прозвали «селедкой». Андрей подошел, в приветствии руку к козырьку фуражки вскинул. Полицейскому приятно, он-то из народа, а не благородных кровей.
Все же в компании сидеть лучше, тем более с моряком. Капитан второго ранга поднялся.
У Насти аппетит пропал, вяло ложкой в оловянной миске ковырялась.