– Не особо. Не было там гор или рек. Все странное, чудное, таких форм, что и не разберешь. Да и больно неточная карта – на лоскуте кожи-то! С такой картой на десять миль промахнешься – не заметишь.
Чувствуя холод в руке, Иона поставила на стол пузырек.
– Во-первых, мои навыки мечника приятно удивят тебя и придутся особенно кстати, поскольку один из твоих всадников ранен. Во-вторых, я знаю центральные земли лучше любого в отряде. В-третьих, я мастерски умею пользоваться вот этим, – он постучал себя по макушке.
Бывало, он жалел обреченного вождя и Бродягу, и Лосося, и Билли. Но вспыхивала злость, защищала сердце от когтей печали. Они – дураки. Сами виноваты. Я не могу жалеть каждого идиота! Я сделал для них, что мог, но попусту лить слезы – это не по мне. Хотели жить – слушались бы моих советов!
– Ссать на мертвеца. Это ты мне надоел, а не трупы. Твоя чванливость и ложь. Ты мне: братец да дружок, а сам держишь меня за дерьмо. Думал, не вижу? Все я вижу! Одно дело делаем, но ты будто лорд, а я будто быдло. Осточертело. Я ухожу.
Аланис сидела по левую руку от Эрвина, иногда прикасаясь к нему, иногда обращаясь вполголоса. Ненавязчиво но ясно она подчеркивала свою с ним близость. Строго говоря, Аланис была для него скверной партией: изуродованная, лишенная владений, запятнанная интригами отца. Эрвин мог претендовать на брак с императрицей, Аланис не место рядом с ним. Но Иону переполняло тепло, которое можно раздавать без счету, радоваться за кого угодно. Она искренне желала счастья Аланис. А окажись подле Эрвина крестьянка или горничная – пожелала бы и ей.