– Полтину, – закончил за меня Никита, пока я не одарил служивого паче меры, как уже не раз бывало.
– Государь, а может, пес с ним, с хорунжим этим? – спросил, помявшись, Вельяминов, – Корнилий наш – воевода лихой, пощиплет ляхов, и ладно.
Проговорив это, Буйносов вышел вперед и, сняв шапку, поясно поклонился придворным.
Десяток кремней одновременно ударили по стальным крышкам полок, высекая искру. Как ни странно, не случилось ни одной осечки, и вспыхнувший порох понес в сторону нападавших бунтовщиков свинцовую метель. Лишь некоторым из них удалось прорваться сквозь наш огонь, но лишь для того чтобы в рассеивающихся уже клубах дыма напороться на сабли московских дворян. Хищный лязг стали быстро перешел в стоны и хрипы умирающих людей, а мои воины тут же опять сомкнулись, чтобы дать драгунам перезарядить их ружья. Восхищенный слаженными действиями моих людей Николас Спаре подошел ко мне, чтобы что-то сказать, но в этот момент из толпы отступавших раздался выстрел. Не знаю, в кого целил неизвестный стрелок, но шагнувший ко мне швед оказался почти на линии огня. Тяжелая мушкетная пуля вскользь ударила по надетой на него кирасе и, потеряв значительную часть своей энергии, рикошетом ударила по мне. На свое счастье, узнав о том, что происходит вокруг, я первым делом надел под камзол кольчугу. Это спасло меня, но, хотя проклятая пуля не смогла пробить защиту, она чертовски сильно ударила меня в бок, начисто выбив воздух из легких. Не ожидая подобной подлости, я запнулся и растянулся у ног своих солдат, с ужасом взирающих на тело своего государя. Сознание медленно угасало, и последнее, что я услышал, это крик Юхансона: «Уносите его!..»
– За тем дело не станет, – солидно, как ему показалось, отвечал Федор, – хоть сейчас пойдем…
– Не ведает, государь, – подтвердил Пушкарев.