– То есть ты предполагаешь, что Эдмонд открыл что-то такое, что меняет картину мира.
– Мы признательны миру ислама и за другие многочисленные дары, – продолжил Эдмонд. – Кстати, их мы тоже знаем под арабскими названиями.
Лэнгдон сидел рядом с Амброй на диване и вглядывался в изможденное лицо Эдмонда на прозрачной стеклянной стене. Сердце сжималось от жалости: Эдмонд никому ничего не сказал, он в одиночку боролся со смертельной болезнью. Но сейчас на экране глаза великого футуролога сияли от восторга и упоения.
– Слово «атеист», – продолжал Кирш, – как таковое и вовсе не должно существовать. У нас ведь нет слов «неастролог» или «неалхимик». У нас нет слов для обозначения тех, кто сомневается, что Элвис Пресли до сих пор жив, или для тех, кто не разделяет убеждения, что пришельцы прилетели из другой галактики, желая воровать у нас скот. Атеизм – это всего лишь гул возмущения разумных людей по поводу ни на чем не основанных религиозных предрассудков.
– Что вы имеете в виду? – На странице сто шестьдесят три ничего другого нет.
– Агент Фонсека, это служба безопасности музея. – Молодая женщина говорила по-испански четко, почти по-военному. – У нас отключилось энергоснабжение. Это компьютерный сбой. Мы все исправим через несколько минут.