Ближе к краю нашей полянки рос дуб. Величавый, мощный, саженей двадцать пять в высоту, с широко раскинутыми кряжистыми ветвями и темно-серой растрескавшейся корой. Внизу у самых корней его в глубокой тени лежали желуди и опавшие листья, почти не припорошенные снегом, а лишь прихваченные ледком.
Довольные, мы схрумкали лакомство, поделили мое яблочко и запили все ледяной водой из настенного фонтанчика.
– Извини, – глухо, не поворачиваясь, сказал он, – я не хотел… орать. Просто у нас правда дети пропадают, во всех окрестностях, недолетки совсем. Старшому двенадцать весен, а другие и того меньше…
– Просто я не очень люблю лошадей, – попыталась я увильнуть. – Да и потом, я уже спешу…
Я сглотнула слюну, стараясь, чтобы Данила не услышал, но он все же уловил звук либо просто догадался. Молча поставил передо мной стакан козьего молока и кусок пирога, начиненного кашей и мелкой озерной снеткой. От густого и сладкого запаха слюна помимо воли до краев наполнила рот, и я снова сглотнула, а потом вцепилась зубами в румяный, чуть подгоревший с края бок пирога, шумно прихлебнула пенку с молока и, устыдившись своих манер, мучительно покраснела.
Ксеня сначала испугалась происходящего, но потом увидела мою улыбку и расслабилась. Только поглядывала искоса да губы кусала. Но я ценила ее молчание, так необходимое мне сейчас, и знала, чего это стоит моей непоседливой и прямолинейной подружке. Я благодарно ей улыбнулась и пошла по тропке, между рядами спящих сосен, чуть касаясь их рукой и прислушиваясь.