Мне снова показалось, что он насмехается. Но лицо лорда было на редкость серьезным. Тут до меня дошло, о чем он меня просит. Просит, ха! Подобные ему только приказывают, даже если и облекают свои слова в просительную форму.
Мы понуро плелись за лордом, едва поспевая за ним. Мужчина шел впереди, ведя под уздцы прихрамывающего Кайроса и как будто совершенно потеряв к нам интерес. Он был в одной тонкой рубашке, без плаща или кожуха, но не похоже, что мерз. По крайней мере не подавал вида. Через провал в стене пришлось лезть, лорд и не думал нам помогать, скептически наблюдая, как мы путаемся в юбках. Во двор я просто свалилась, Ксеня ловко спрыгнула, но скривилась, схватившись за бок. Кайрос тяжело перепрыгнул стену, но опустился мягко, словно кто-то его придержал над землей.
Горечь стала невыносимой, сердце жгло невыплаканными слезами. И следом пришла злость. Злость на неведомых родителей, которые бросили меня, отказались. Кем были эти люди? Чем маленькая пятилетняя девочка так прогневала их, что ее оставили у каменного забора Риверстейна и ушли не оглянувшись?
Мужчина смерил меня столь мрачным взглядом, что я предпочла так больше не шутить и, повернувшись к ящеру, осторожно провела рукой по блестящей чешуе.
Я знала, что она хочет сказать. Нельзя трогать больного гнилью, чернильные пятна заразны, переползут с умирающего на живого, как паразиты поселятся в теле, подточат изнутри. Но мне было все равно. На всей земле у меня только одна родная душа, один близкий человечек. И я не оставлю ее.
К счастью, в Грааме мы не задержались. С утра постучался Данила, весьма помятый и бледный: вчерашнее веселье не прошло для него бесследно. И велел собираться.