— Есть. Самой молодой сейчас где-то сто двадцать пять. Из них сто восемь она сильфа. А в этом возрасте они уже… Там что-то случается с памятью, с разумом. Сто лет — это предел, даже в не-жизни. Они как птички — беззаботные, веселые, но бессмысленные… безмозглые… — я никак не могла найти подходящего слова. — Не безумные, но…
— Был, Роззи, я всегда там был, — он постоял, пошатываясь, над бочкой, потом плеснул еще пару раз себе в лицо и отвернулся, предлагая следовать дальше. Я предложила плечо, но он отказался, просто взял за руку. — Одежда ж на чем-то держалась, верно? Вот только облик был уж больно изменчив, и не всегда человекоподобен.
И тут я осознаю, что он сказал. И холодею.
— И в чем там отличия от стандартного варианта?
Улыбаюсь. Даже сквозь головную боль. И пью, даже не сомневаясь, что поможет.
Голова закружилась, но не от удовольствия от его сказочных колдовских ласк. От нехватки воздуха, от накатившей внезапно слабости, от ужаса. Если бы я не сидела, жестко зафиксированная в его объятиях, я бы, наверно, упала, а так — просто обвисла в его руках.