Он развернулся, и его расплывающийся силуэт растворился в грязном снегопаде. Следом ушёл пожарный, потом молодой техник. Антон, хватая ртом воздух, подскочил и поковылял следом, припадая на отзывающуюся болью ногу. Луч нашлемного фонаря слабо высвечивал в грязном сумраке спину Владимира, и Овечкин изо всех сил старался не отставать больше, чем на шаг. К яме с пылающим костром они вышли через три минуты. Пожирающий грязные снежинки огонь горел ниже уровня поверхности, и разглядеть его отблески было трудно даже неподалеку от краёв ямы, не то что в десятке метров, и Антон понял, что не имел шансов заметить свет костра даже с выключенным фонарём. Порфирьев и остальные спустились в яму, молча развязались и улеглись отдыхать.
– Крутая пушка! Самый лучший ствол для практической стрельбы, в полном обвесе! – восторг в голосе сына вызвал у Антона всплеск негодования, и он, выйдя из вагона, незаметно притаился возле дверей, прислушиваясь. – Я знаю! У маминых братьев такие же! Как вы его пронесли в метро?
Участок тоннеля, где стоял состав, в котором укрылся Антон с семьёй, испытал частичное обрушение. Вагоны засыпало обвалом, но надёжная конструкция, в которую инженерами был заложен запас прочности на случай возможных катастроф, выдержала деформационные нагрузки. Вагоны местами покорёжило, но все остались живы. Тем, кто находился внутри составов, стоящих глубже по ходу протяжённости тоннеля, повезло меньше: тоннели раздавило в лепёшку вместе с вагонами. Когда Антон очнулся, единственное, что он сумел разглядеть, были руки Порфирьева, перевязывающие ему разбитую голову. Их вагон оказался частично засыпан обрушением и погружен во тьму, озаряемую фонариками личных коммуникаторов. В первые минуты все пытались выбраться из вагонов и пробираться назад к платформам, но Порфирьев сказал, что спешить смысла нет. Раз вагоны не раздавило сразу, значит, обрушения минимальны, и можно оставаться на месте.
Вооруженный амбал подошёл к лежащим на полу пострадавшим и носком армейского ботинка пошевелил их одного за другим. Спутник брюнетки не шевелился, бородач дергался, словно его шея испытывала судороги, но других признаков жизни не подавал.
– Кто-то не пожалел собственных детей и потащил их в Раменки? Через смертельную радиацию?