– Пей! – Металлическое горлышко упёрлось Антону в губы.
– Сколько раз говорить, чтобы ты не использовал такие слова?! – возмутился Антон, извлекая электронный планшет из кармана чемодана. – Учись излагать свои мысли цивилизованно!
Связаться с командиром БЧ-5 не удалось, система связи была повреждена, и центральный пост мог только слушать. Капитан ракетоносца срочно распределил оставшихся подводников по местам, и все замерли в ожидании развязки.
К утру впившаяся в каждую клетку тела усталость выдавила из сознания все мысли, и Антон уже не думал ни об умершей дочурке, ни о собственных шансах. Он просто пробирался куда-то сквозь грязную снего-пылевую взвесь, поддерживая за руку жену и тяжело дыша, и не сводил глаз либо с сына, которого нёс на себе то один, то другой член отряда, либо с ползущей под ногами тропы. Как Порфирьев бессменно идёт впереди всех и пробивает дорогу, было непонятно, да и безразлично. Надо идти, пока есть куда, и дышать, пока пылающие огнём легкие ещё могут делать вдох. Семь часов пути слились в одну нескончаемую молчаливую пытку, и Овечкин не сразу понял, что остановившийся отряд слишком долго не продолжает движения. Оказалось, что время уже почти десять, незначительное просветление вокруг является дневным светом, действие антирада близко к завершению, и военные разворачивают базу.
– Не подходи к нему, – рычащий бас Порфирьева сменился клацаньем сменяемого магазина.
Потом наступила ночь, и стало ещё хуже. Забитый пылевой взвесью полусумрак превратился в полный мрак, температура упала до минус десяти, грязный снегопад не прекращался, ветер приходил всё чаще. Не имевшие скафандров люди и дети замерзали, особенно страдала маленькая Амина, тихий плач которой рвал Антону нервы на части, но Порфирьев не позволял группе останавливаться. Овечкин даже рискнул поговорить с асоциальным психопатом, чтобы попросить о привале и обогреве, но тот отказал, едва услышав.