После этих слов на палубе «Фьюриеса» воцарилось гробовое молчание. Офицеры и матросы переглядывались, будто спрашивая друг друга, не ослышались ли они? В иной ситуации можно было бы заподозрить русского в недостойном глумлении над побежденными, но тон голоса и, главное, выражение его глаз не оставляли сомнений и искренности.
– Жандарм этот – олух стоеросовый. Ему велели ходить за репортером – он и рад стараться. А про фотоаппарат он понятия не имеет, не знает даже, что это за штуковина такая. Блэксторм у него под носом может хоть форты снимать, хоть пороховые погреба, хоть наши гидропланы, а он и слова не скажет! Я бы, Реймонд Федорыч, отдельно поинтересовался, сколько ему отстегнули за такую непонятливость?
– Я не хакер, товарищ генерал, я инженер! – обиделся Валя. – И не умею взламывать компьютерные коды! К тому же наш маяк – это, скорее, комплект оборудования; профессор собирался пускать блоки на замену, если что-то будет не так с основными.
– Так ничего тута нет, тока год значится!
Ввели в строй «Херсонес». Он остался без мачт, зато приобрел широкие пандусы на полубаке и полуюте. На них помещаются три гидроплана – вся наша наличная авиация. Фибих лишил нас сразу двух боевых единиц: аппарат Эссена хоть и удалось выловить из воды, но теперь он годится разве что на запчасти. Несколько пуль, угодившие в мотор, привели несчастный «Гном» в неремонтопригодное состояние.
– Вы бы лучше с кодами справились, товарищ инженер. Больше пользы было бы…