Дела обстояли – хуже некуда. Башмаков нет; из прочего имущества только бриджи и сорочка, вся в пятнах копоти и машинного масла. Он изгваздал ее, работая с электриками по пояс в воде, в удушливых облаках хлора, замотав лицо мокрой тряпкой. Когда киль субмарины ткнулся в песок, сил хватило лишь на то, чтобы кое-как попасть в рукава кителя и выползти наружу. Это не принесло желанного облегчения – желудок скрутило мучительным спазмом, и Ганса Лютйоганна вывернуло за борт. Он с трудом сполз в воду, добрел до сухого песка и повалился, жадно глотая морской воздух. И прозевал появление турецкого отряда. Потом была резня, взрывы и бешеная скачка куда глаза глядят.
– А раскраска лица, – наверное, так же прятались в чаще молодцы Робин Гуда. Вы тоже благородные разбойники, monsieur?
«…А вот на аэропланах Великой войны радиосвязи не было – во всяком случае, на русских летающих лодках…»
Осторожничает Краснопольский, подумал фон Эссен. Его можно понять – тут у кого хочешь нервы расшалятся. Это же надо – Крымская война! Вот и радиотелеграфист сколько раз докладывал: эфир будто вымер, ни одной передачи! А ведь на «Алмазе» отличная станция «Телефункен», поставили перед самой войной…
Наверняка у греков и «собачка» называется по-другому… На «Улиссе», как и на старушке «Клитемнестре», в ходу черноморское рыбацкое арго. С поправкой на терминологию Кайзермарине – Лютйоганн нипочем не желает осваивать местный сленг, но упорно требует от подчиненных понимания. Получается пока не очень; впрочем, с тех пор, как было решено расстаться с парусной оснасткой (сохранили, по настоянию дяди Спиро, только стаксели), работы у палубной команды поубавилось.