Фор Циррент пожалел, что из своего укрытия не видит лицо продавца: интересно было бы оценить, ошеломлен ли он настолько же, насколько сам граф. Барышня не просто интересуется оружием, но еще и называет его своим, непереводимым для заклинания словом. Словом из своего мира.
Все с ними будет хорошо. Надо верить, иначе очень страшно умирать, а дворянину, первому наследнику, наконец, просто мужчине — стыдно бояться смерти.
— Я слышал, что его высочество Киренн слишком долго не мог оправиться от простуды. Возможно, воздух южного побережья и в самом деле пойдет малышу на пользу. Когда они уехали?
На первый взгляд, дедуле только и осталось в жизни радости, что закинуться всякими вкусностями. Вот только вряд ли начальник Тайной Канцелярии скажет о безобидном пенсионере: «Говорите с ним так же свободно, как со мной». Да и во взгляде, которым одарил ее этот самый Ланкен, когда Женя передавала ему записку графа, читалось что угодно, только не старческий маразм. Ежу понятно, присматривается.
Давешний граф как-его-там возвышался в монументальной позе, скрестив руки на груди, и жесткое выражение на его узком лице явно не сулило ничего хорошего. Впрочем, глядел он не то чтобы на Женю, а как-то рассеянно, будто думал совсем не о ней. Может, просто женских обмороков боится, хмыкнула про себя Женя. Вон, даже уложить сподобился и врача позвать. Если, конечно, этот толстячок в черном — врач, а не какой-нибудь помощник следователя.
Но если и правда труп… ничего себе дела! Спасибо тому чуваку, который увел ее подальше от этих чокнутых магов! А то еще неизвестно, чей именно череп разглядывал бы сейчас граф Циррент. Впервые со вчерашнего сумасшедшего вечера Жене стало по-настоящему страшно.