Когда-то Егор рассказывал Тиму длинную историю про человека, который попал на необитаемый остров и прожил на нем много лет. В этой истории смущало одно: в первый же день главный герой истории стал обладателем сокровищ разбитого корабля. Там нашлось все, что помогло ему справиться с природой и людоедами, периодически устраивавшими на острове свои жуткие пикники. Но и это еще не все – через несколько лет ему достался еще один корабль.
Корабль в бухточке был. Деревянная посудина простояла здесь не один десяток лет. Ее заливали дожди и засыпал снег, древесину точили обитатели залива, а на палубе чайки строили свои гнезда. Днище прогнило, остов давно уже лег на дно, из воды, будто ребра огромного кита, торчали выбеленные шпангоуты с кусками трухлявой обшивки.
– Тимур, хороший ты парень, только вот не понимаешь ничего. Весь этот берег отдан на откуп, здесь даже вшу толстую не поймаешь, а про людей и вовсе молчу.
Тиму довелось повидать немало интересных людей – у Империи союзников хватало, и среди них немало экзотических. Отряд какого-то островного царька сиял позолоченными пластинчатыми доспехами, у другого воины были безо всякой защиты – в кожаных штанах и голые по пояс, но с огромными круглыми щитами из многих слоев странного вида кожи, натянутой на раму. Зеваки любезно сообщили, что это легендарные бешеные воины, идущие по пути тотемной акулы, и кожа на их щитах человеческая. Пара сотен чернокожих лучников, выбритых до блеска и со спиральными татуировками по всей голове, тоже впечатлила. Многочисленные группы имперских дворян Тима поразили: в тяжелую броню были закованы не только всадники, но и лошади. О приближении этих передвигающихся крепостей можно было догадаться издалека – по сильному грохоту, издаваемому латами даже при тихой езде. Железа на одного всадника уходило столько, что хватило бы на полную экипировку и вооружение сразу четырех воинов-накхов.
В борт ударило с такой силой, что палуба качнулась, затем, с новым ударом, доски настила вздыбились под ногами, и адмирал рухнул на среднюю палубу, пересчитав по пути все ступеньки. Рядом с ним, едва не придавив руку, грохнулся обломок реи, перед самым носом, жутко гримасничая на ходу, прокатилась оторванная голова.
Кан Гарон, присев на кровати, вытянул ноги, позволяя денщику стягивать высокие сапоги. Настроение было прескверным – опять придется ночевать на комковатом сенном матрасе, кишащем голодающими клопами, а утром спать не дадут местные петухи. Их здесь видимо-невидимо, и, несмотря на все усилия солдат, поголовье этих птиц будто и не уменьшилось. Грязная деревня, почти утонувшая в навозе. Жители – воры: ухитрились даже уздечку с генеральского коня украсть. Не будь жесткого приказа, повесил бы с десяток на самых высоких деревьях, чтобы всем видно было. Так нет же: «Союзное население беречь. Никаких реквизиций и экзекуций без приказа не проводить». Что за жизнь – даже нурийца вздернуть не позволяют. А за околицей тоже ничего хорошего. Один солдат сломал обе ноги, ухитрившись провалиться в какую-то трещину, а все разведчики нахватались крупных черных клещей, причем одному эта тварь залезла в ухо, и теперь никто не знает, как ее оттуда вытащить. А еще местное ворье в коротких перерывах между кражами занималось выращиванием итиса. Эту дрянь здесь если и запрещали, то формально – росла беззаботно в каждом огороде или вовсе дичкой. Солдаты просекли это дело быстро, и теперь нормальных среди них осталось немного. Большинство обзавелось отвисшими челюстями и мутными глазами, норовящими разъехаться в разные стороны.