– С совестью, Эби, у меня свои счеты, – проговорил он почти отечески, как когда-то. – А у Эйдена свои были. И его совесть многое ему позволяла. Например, дурехе такой же, как ты, голову вскружить, поиграться вволю и бросить, как говорят, в интереснейшем положении. А то, что она после этого руки на себя наложила, так это уже на ее совести, а не на его.
Некромант все еще был без сознания, и отвертка все так же прижималась к его шее.
Убедившись, что конверт не несет угрозы, Ранбаунг сорвал печать и быстро пробежал глазами письмо в несколько строчек. После еще раз. И еще…
Правильнее было бы сказать «себя». За глупость. За слабость. За то, что не пыталась даже противиться ни ему, ни разливающейся по безвольному телу неге.
Шелковое платье цвета спелой сливы, украшенное богатой вышивкой. Кокетливо сдвинутая набок миниатюрная шляпка. Волосы неестественно светлые.
– Я все равно поступил бы так же. Даже теперь не чувствую искреннего раскаяния. Если бы мог, поехал бы в храм на Мисау: говорят, если молиться там о чуде… Но для этого нужно верить. Раскаяться и верить, а я не могу.