Он часто думал об этом. Чаще даже, чем о том, как станет жить, когда в утиль отправят его самого. Все-таки возраст – седьмой десяток пошел на убыль. Здоровье уже не то. Глаза подводят. Руки – только и осталось, что перо держать. А раньше, бывало, в каждой по револьверу, в ушах ветер свистит… Доктор уши велел беречь. Какой уж тут ветер? Да и пустое. Это по молодости кажется, что ты, на коне лихом да во всеоружии, – герой-боец. А потом понимаешь: пешка ты, не больше. И при офицерских эполетах пешка, фигурка бестолковая. А тот, кто фигурки двигает, не в поле пукалками размахивает, а в чистом кабинете сидит, перышком скрипит, уши от ветра бережет. И к пятидесяти годам Сидда себе такой кабинет заимел. Небольшой поначалу. После – попросторнее. А одиннадцать лет назад занял уже тот, из которого, думал, только вынесут его. Но, может, придется и на своих двоих уходить. Вот завалит это дело – как пить дать придется.