Все покупки я понёс к своему грузовику. Отперев дверь, сунул покупки под сиденье, осторожно потрогал наган, он вместе с патронами лежал в старом сидоре там же под сиденьем, и, подумав, снова запер кабину и направился обратно на рынок. Я видел там шмыгающих ловкачей. Денег у меня было много, почему бы не перевести их в золото или камешки? Рисковать так в Житомире не хотелось.
Мне, как и остальным, выдали сухой паёк, так что мы стали готовиться к приёму пищи, прямо на крыше вагона двигающегося поезда. Многие беженцы, заметив, что мы делаем, тоже стали доставать подготовленную провизию. Да от нас, как поветрие, это стало расходиться по крышам вагонов.
– Фары только вперёд светят, да и то не особо ярко, а тут я смогу прямо из кабины крутить фару в любую сторону. Мало ли что. Штука полезная. Тем более как раз три фары скрутил с других машин, две поставил на штатное место, а для третьей это присмотрел.
Этих троих среди беженцев, что шли вечером к роще, я не видел, но по говору – они называли пострадавшую «жинкой красного командира» – понял, что они из западенцев. Нам на посту уже не раз такие встречались, что с ненавистью на нас поглядывали и со скрытой радостью на убитых при авианалётах. Сколько таких задержанных я перевозил в кузове машины, сдавая, и не вспомнить. Вот тут развлекалась очередная такая группа.
– Ну-ну. Авдеев тебя «похвалит» за порчу казённого имущества.
– Да, полная копия нашего, но тут идёт июль сорок первого года. Война. Я тут два месяца прожил. Всё обратно вернуться не мог, даже повоевать пришлось в составе группы НКВД, шофёром там был, вольнонаёмным.