Даже не так. Тут не в понимании дело, а в самой жизни – ты не переосмысливаешь ее, а просто принимаешь такой, как она есть. Иного тебе не дано. Война сама все объяснит и объявит, грубо и зримо.
Атмосфера перед боями под Орджоникидзе была весьма тягостной. Остатки разбитых армейских частей откатывались в тыл через наши позиции. Красноармейцы рассказывали, что национальные кавказские дивизии фронт открыли, многие горцы дезертировали, и на нас прет тьма немецких танков. Да и оборона наша напоминала пожарную команду, поднятую по тревоге. Кадровых частей почти не было. Стояли полки НКВД, бригада курсантов военно-морских училищ, отдельные, тоже курсантские, батальоны, даже какой-то желдорбат направили в окопы. Не очень весело, одним словом.
Катались до полуночи, привыкая к ночной езде, главное в которой заключалось вовсе не в том, чтобы видеть дорогу, а чтобы замечать своих и не сталкиваться. Да не перепутать с чужими.
– Михалыч! Видишь, там что-то вроде склада?
– Я вместо него… – добродушно проворчал Геша и поежился.
– Мужики! Атакуем немца в лоб! Но не дальше рощи.