Гром толкнулся в уши, танк сотрясся, взвыли вентиляторы, отсасывая клубы вонючего дыма. Снаряд пробил тонкую стенку силосной башни и рванул внутри, вышибая листы оцинковки и детали каркаса.
Репнин посмотрел на свой замызганный полушубок, на ватные штаны и бурки, испятнанные маслом и смазкой.
Где-то в Прибалтике остановились на ночлег. Вдруг под утро как открылась стрельба! Ракеты! Мы выскочили. Потом разобрались. Оказалось, что немцы следили за нами. Рядом стояла печная труба сгоревшего дома, немец сидел в трубе, кирпичи выбил и наблюдал. Когда увидели, что Трутень закемарил, они его схватили, кляп в рот, мешок на голову и потащили. Хорошо, ребята заметили, открыли огонь. Немцы его бросили и драпать.
Самохин молодец, тоже из асов. Ему засчитали тридцать подбитых танков, но наверняка же больше. Геша довел счет до восьмидесяти семи, но в реале им подбито за сотню «бронеединиц».
У Федотова слезились глаза, даже когда он наводил орудие через обычный прицел – прожектор светил, как второе солнце, но попал-таки. Прицеп с «Флакшайнверфером» разорвало, а грузовик, который его тащил, опрокинуло.
Милый, когда сгорают картузы с порохом, с ума не сходят, а просто сгорают. До обугленных костяков.