— Статью нужно перевести и выслать в журнал, — сказал Хунта. — Крайний срок — конец ноября. Позже она мне уже не нужна.
— Да, кровью! А какова была альтернатива? Чтобы меня в конце концов транклювировали, как Ивана Арнольдовича? — тут же вскипел профессор, приподымаясь в волнении. — Да хоть бы и не транклювировали. Но камера! Эта лубянская камера! Грязь, хамство, отсутствие элементарных удобств! Расстрелы по утрам! Бесконечные расстрелы по утрам!
— Из вещей и существ, используемых не по назначению, — неопределённо ответил Преображенский. — Избавьте только от технических подробностей, очень уж они нехорошие... В общем, красная ртуть превращает то, что есть, в то, что должно быть. Возвращает вещам их настоящую природу. Вот, скажем, я или Люцик... Вы же видели? Мы превратились в самих себя. Неиспорченных.
— И что ты мне сделаешь? — сказал он спокойно и осмысленно. — Ты говнодрищ, а я маг. Я тебя в овцу превращу, раком поставлю и очко порву. И ты всю жизнь об этом молчать будешь. Ты мне отсосёшь миллион раз, чтобы я никому не рассказал. Ты мне сосать всю жизнь будешь. И Стелку твою, разъёбу, накуканю хорошо... Слышь, муженёк, она пархотку бреет? Люди говорят, у неё там сказки венского леса...
— Ну так и здесь та же хуйня. Если чего-то нет, этого и сотворить нельзя. Помнишь Киврина?
— Соглашения, подписанные под угрозой очередного расстрела? — иронически поинтересовался профессор.