– После выигранной битвы за Меекхан на меня обрушились все почести, какие только могут обрушиться на человека. Доныне надлежит мне привилегия обращаться к императору по имени и в любой момент, когда только я пожелаю. Конечно, это не считая золота, земель и титулов. – Ласкольник замолк, и казалось, что, засмотревшись на пламя, он видит старые дни, чудесные почести в столице, приемы и парады в свою честь. – Вот моя заслуга. Первые послевоенные годы я был в Новом Меекхане одним из наиболее важных людей. Мужчины старались заполучить меня за свой стол, женщины – в постель. У меня было… у меня есть имение под городом, в котором стоит дворец, весь из мрамора и алебастра, занимая место с четверть Лифрева. А на виноградниках, что растут на холмах вокруг, можно выстроить хоть и с полсотни таких городков. Я разводил лошадей, которые должны были бегать быстрее ветра, и – волосами Лааль клянусь – мне это удавалось. Пять лет кряду мои кобылки занимали первые места в Больших императорских гонках, я был славен, богат и силен. Но я не меекханской крови, а императорский двор – это место развлечений для скучающих аристократов из Совета Первых. Для них я должен был стать лишь пешкой или, в лучшем случае, малозначимой фигурой, диким варваром, который временно вкрался в милость императора. – Кха-дар странно улыбнулся, обнажив зубы, словно волк. – Вот моя заслуга. Я дал втянуть себя в интриги при дворе, помог выследить и покарать заговорщиков, которые желали добыть для себя новые привилегии. И заплатил за это. На шестой год, сразу перед Императорскими гонками, кто-то отравил трех моих лучших беговых лошадей. Потом кто-то распустил среди наемных работников сплетню, будто я служу Нежеланным и приношу жертвы из людей, и тогда половина винограда сгнила, поскольку никто не хотел его собирать. Позже мне попытались подбросить компрометирующие документы. А потом – хотели обвинить в насилии.