– Иди сюда! – снова указал в толпу Андрей. – Имя!
Андрей в это время лежал в тени возка. Он даже начал безмятежно насвистывать, когда мимо проходил какой-то незнакомый скиф: безбородый, белобрысый и в меховой безрукавке. С такой внешностью он запомнился бы молодому чародею. А раз нет – то наверняка был из последних обозов, недавно примкнувших к общей массе.
Его душа, до того стиснутая в плотный кокон, будто посаженная в карцер, – вдруг ощутила свободу и с легкостью необычайной, словно вода из лопнувшего аквариума, выплеснулась наружу и растеклась далеко-далеко в стороны.
– Ты зря нас подозреваешь, – разравнивая сухую траву на полках, сказал шаман. – Ведь ты – Любый! Люди чувствуют тебя. Помышляют о тебе, помнят.
Небо постепенно темнело, улицы погрузились во мрак. Воевать стало невозможно – где там рубиться или стрелять, коли собственной руки вытянутой не видишь? Однако с улиц никто не уходил, хорошо понимая, что оставленное сейчас на рассвете никто обратно не отдаст. Горожане засуетились, стали запаливать факелы, относя их лучникам и дружине.
– Лю-юбы-ый!!! – Крик ужаса совпал с частым треньканьем тетивы. На славян обрушилось с десяток стрел. Кто-то из воинов закричал от боли, кто-то застонал, кто-то громко ругнулся.