Кожа на руке воспалилась и пошла отваливаться клочьями. Под ней водянистые пузыри надуваются. Болит ссу... самка собаки и ноет. Военврач Савушкин подленько хихикает, утверждая, что все в пределах нормы, чистит - вивисектор! - прокалывает пузыри стерилизованной иголкой от шприца, мажет вонючей гадостью и, бинтуя, обещает скорое выздоровление. Дуре-медсестре ефрейтору Копыловой меня не доверяет - сам обрабатывает. Оформил какие-то бумаги у начальника штаба полка - теперь в личном деле появилась специальная справка о ранении. От нее ни тепло, ни холодно. От бессонницы справляюсь только наркомовскими ста граммами за ужином. Вырубаюсь на нарах в казарме, кое-как приладив забинтованную руку на груди. Вскакиваю ночью от боли, стараясь не разбудить других, вбиваю ноги через портянки в сапоги и иду бродить по расположению. Дрыхнущий у дверей дневальный очумело вскакивает, делая вид, что нисколечко не спал. Не до него - вот поправлюсь и отдрючу красноармейца.