Трудно сказать, как развивались бы события, если бы царь Менахем бен Езекия, вступивший в Иерусалим при ликовании праведников и черни, обрадованной сожжением долговых расписок, сумел консолидировать власть в своих руках.
«Господь не отложил великой ярости гнева Своего, какою воспылал гнев Его на Иуду за все оскорбления, какими прогневал Его Манассия» (4 Цар. 23:26).
Это утверждение может показаться странным, потому что в современных канонических текстах Флавия ничего подобного нет. В них только содержится брошенное мельком утверждение, что Ирод после своего вступления в Иерусалим во главе римских войск перебил весь Синедрион, за исключением двух рабби — Поллиона и Самеи.
Праведниками для них были все, кто соблюдает правила секты, или, пользуясь терминологией кумранитов, — все, кто соблюдает Новый Завет, — не прежний, старый, заключенный Богом еще с Авраамом, а Новый, заключенный после основания секты.
По пути на небо Исайя первым делом видит ангела мира сего Саммаэля и его войско; все они сражаются друг с другом. Ангел, сопровождающий Исайю в его вознесении, говорит, что эта вечная сатанинская борьба будет продолжаться до пришествия Христа.
Именно поэтому этот молодой Господь идет «с облаками небесными», как и полагается богу грозы, разъезжающему на облачной колеснице. И именно поэтому этот как бы Смертный, взошедший на небо, был не подведен к Предвечному, как это написано в Синодальном переводе, а, опять же, в переводе более точном — поставлен, предложен, как жертва.