– Это потому, что я хороший, а животных – не обманешь, – улыбнулся в тридцать три зуба.
Время лечит, так утверждают некоторые. Пять чертовых лет, а раны не закрываются, кровоточат. У меня не осталось ни одной фотографии Томы. Я забываю цвет ее глаз, а черты лица постепенно размываются, растворяются. Единственная память, это ее рисунок простым карандашом, выполненный Художником по моим словам. Светлая им память.
И тут рывком кто-то меня перевернул лицом вверх, затем что-то укололо в шею. Секунда, а потом ноздри обожгло едким и густым нашатырным духом. Мир резко и разом вновь обрел краски, расцвел всеми оттенками вечера. И чувствительность вернулась, как выключателем щелкнули. Только привкус во рту железа остался.
— Эники-беники, ели вареники…, – стал считать «старичков» наш звеньевой, – Назвался, Груздем, полезай в кузов!
Самых крупных и матерых под нож, а потом их можно, например, взорвать, чтобы клочки по закоулочкам разлетелись. Нет тела, нет дела. Надо-то башку только оторвать. Затем появлялся отряд из форпоста, чистили остатки, картина обычная. Ментатов прошли, добычи не так много, так не все коту масленица. Дроны тоже не разбирали особо.
Послышался звук рубящих воздух винтов, затем показалась тройка беспилотников. Они шли, чуть накренив носы к земле, напоминая обводами и ската, и акулу одновременно. И довольно зубастых таких рыбок! Судя по тому, что на носах располагались или крупнокалиберные пулеметы, или мелкокалиберные пушки, а на пилонах, кроме скрепленных с каждой стороны по шесть или нурсов, или пусковых контейнеров, подвешено по две ракеты.