Я устало присел рядом, но уже через минуту лег навзничь, вытянув ноги. Умаялся так, словно полдня вагоны с углем разгружал. Всего-то десять минут на ногах без живых подпорок. «Живые подпорки» посмотрели на меня с жалостью и беспокойством.
Командование 17-й армии считает, что перед ее фронтом на стороне противника появились признаки планомерной эвакуации. Я этого не думаю. Правда, я почти с полной уверенностью ожидаю попытки противника организованно отойти и закрепиться на своем тыловом оборонительном рубеже. Однако планомерная эвакуация должна иметь своей предпосылкой значительно более дальновидное решение. Этого же ожидать нельзя. Противник отходит с исключительно упорными боями, цепляясь за каждый рубеж.
– Похоронить бы… – с тоской сказал Стерх.
Возле соседнего грузовика действительно валяется несколько брезентовых мешков. Три штуки распороты, и из них вывалились газеты. Самые обычные советские, причем как на русском, так и на украинском языке. На образцы подрывной литературы не похоже. И сомнительно, что для перевозки простой прессы задействуют такие силы, что собраны в нашем конвое. А может, архивные документы сверху пустышками прикрыли, чтобы, например, от обстрела уберечь?
Меня еще ни разу не вербовали, и мне было интересно: неужели схема настолько примитивна? Все-таки бочка варенья и корзина печенья? С довеском из уютной норки и покладистых баб? Выходило, что так и есть. Впрочем, будь у абверовца на меня хоть какой компромат, схема вербовки была бы другой. Уж тогда он не стал бы разливаться соловьем, рекламируя «немецкий образ жизни»!
– Все в порядке, товарищ Глейман! – немедленно откликнулся сержант. – Плановая остановка! Надо, чтобы спецконтингент оправился, да и нам размяться не мешает.