Вечером они увидели на горизонте очертания крупного торгового города, но до него они так и не доехали. Потому что их окружил вооруженный до зубов отряд сумеречных псов, три десятка стражей и магов, обладающих даром подавления силы. Окружили быстро и слаженно, так четко, что Лавьер даже одобрительно кивнул, хоть и понял все с первого взгляда. Надо же, на его задержание отправили целый взвод.
Пожилая пара, что уже сидела на деревянных скамьях, наградила раяну недовольными взглядами, хмуро осмотрев ее грязное платье. Но Оникс не обратила на них внимания. Кинула лодочнику монету и сжалась на сидении, бездумно глядя на воду.
Из-за угла выскочил мужик, пропахший гарью, перепачканный сажей.
Хотелось впиться губами в ее рот, раздвинуть губы, коснуться ее языка. Почувствовать ее вкус. Впиться в ее рот так, чтобы она не могла дышать, чтобы стать ее воздухом. Хотелось сжать ее тело, ощутить его упругую мягкость, как тогда, в Обители, когда он прижал ее к кровати. Хотелось сорвать с нее одежду, все эти страшные серые тряпки, увидеть ее целиком, всю, провести по ее телу ладонью, языком, губами…Оставить на ней свои отметины, красные следы своих поцелуев и укусов, заклеймить ее собой.
— Ну и ну, — сквозь смех сказал он, — да уж, ты особенная девочка, Оникс… И если сильно захочешь, сможешь стать кем угодно…