– И в государевой семье все живы и здоровы? – на всякий случай уточнил я. Убедился, что и тут без каких-либо изменений, и подвел итог: – Ну, значит, то не беда, а легкая неприятность. Так что именно наш бравый штабс-капитан так торопился мне сообщить?
– Глухомань, – согласился со мной татарин. – В таких местах без собак совсем тяжело. У Бурангула Ганиева сука принесла щенков… Добрые охотники будут…
– А вы, голубчик, настоящий разбойник! – подвел неожиданный итог доктор. – Разве же можно так, Герман Густавович? Я ведь не просто так, из желания причинить вам неудобства, запрещаю есть твердую пищу! Сие ограничение – только забота о вашем, голубчик, организме! А вы что же! Подговорили своего Апанаса и думаете, будто бы я не узнаю?!
И вновь меня эта суета почти не затронула. Кроме столь резонансного документа, в прибывшем с фельдъегерем пакете были еще и бумаги, утверждающие все, представляете! – все мои предложения. И концепция развития края, все мои предполагаемые назначения должностных лиц. А кроме того, в отдельном конверте, довольно лаконичное личное письмо Никсы, в котором он спрашивает… Господи! Регент империи спрашивал меня, готов ли я покинуть любезный моему сердцу Томск и отправиться служить в Санкт-Петербург!
Я извинялся, улыбался и обещал исправиться. Просил повторить. И опять, уже минуту спустя, тонул в океане грез. Миллионы рублей казались сущим пустяком и не сто́ящей внимания мелочью.
Последовательность отдаривающихся гостей четко совпадала с властной пирамидой. Якобсон как родитель конечно же вне списка был. А вот дальше – я мог совершенно определенно предсказать очередность.