Конец осени порадовал. И добрыми вестями, и приятными встречами. И новыми перспективами, окончательно и бесповоротно развеявшими былую мою меланхолию. Были, конечно, и грустные или настораживающие моменты. Но в целом, как любил говаривать «папа» в той, первой моей жизни, все было очень даже ничего.
А мы еще удивлялись – чего это наш Самуил в столицу никак вернуться не торопится? В делах полное фиаско, а он сидит – будто ждет чего-то. А оно вон оно как! Тут-то мы о диких инородцах и задумались. Или о медведе каком-нибудь, «случайно» зашедшем в стотысячный Томск и задравшем иностранца.
– Не уверен, что мне стоит и дальше продолжать путешествовать трактом, – улыбнулся я. – А вот если бы я решил свернуть в сторону? Найдутся знающие?
Очень хотелось достать револьвер и поинтересоваться – сойдет ли это вместо документа? И ведь что самое главное – Герману эта идея очень уж по сердцу пришлась. Так он меня уговаривал, так бесновался в клетке нашего с ним черепа, что я уже и не слышал – чего там еще наглый лавочник мне говорил. Едва-едва сил хватило кивнуть, повернуться на каблуках и выйти на улицу.
Но основным, так сказать, камнем преткновения стали телеграфные классы.
Гости ушли сговариваться, когда именно следует встретиться для оформления бумаг, в гостиную. Потом Надежда Ивановна, решившая не откладывать ревизии собственности будущего мужа на потом, с Карбышевым уехала к Гинтару. А я остался размышлять о том, какой же все-таки вышел сегодня удивительный, полный приятных неожиданностей день! И пусть в мою жизнь вторглась эта странная романтично-прагматичная девушка, я все равно считал, что все теперь у меня будет хорошо.