Впрочем, сибирякам эти нюансы были совершенно неинтересны. Не все ли равно, кто именно вертит головой там, на помосте, когда по железным рельсам, попыхивая струйками пара, со стороны депо к вокзалу медленно движется здоровенная черная машина! А за ней – три изображающих товарные платформы на скорую руку собранных тележки.
В одночасье ставший старшим офицером губернского жандармского управления, майора Катанского до приказа из столицы с решением его судьбы наместник от службы отстранил и посадил под домашний арест, – Афанасьев смог заглянуть ко мне только поздней ночью. Говорил – разгребал «авгиевы конюшни», но я ему не особенно поверил. Беспорядок в делах не причина, чтобы пробираться в мой терем словно тать в ночи, и уж тем более – не оправдание проникновения через черный, предназначенный для прислуги вход.
Это только формально сотрудники Третьего отделения – неподкупны. С холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками, едрешкин корень. Только у большинства из жандармов в чинах ведь и семьи есть, и дети. А жалованье – совсем невелико. С другой стороны – по-настоящему богатого человека слишком уж и трогать не станут. Особенно если поделиться с кем-нибудь достаточно влиятельным.
Но я уже знал. Именно что знал… Смотрел на заинтересованно разглядывающего мое лицо князя и знал, что – нет. Это правда. И он действительно пришел ко мне набиваться в соратники. Где-то ведь должна отложиться хотя бы легкая симпатия к человеку, принесшему добрую весть?! И что князю, каким бы неоднозначным… гм… да… неоднозначным был его характер, и правда важно привлечь меня на свою сторону в споре между либералами и протекционистами.
– Зовите меня Генрихом Густавовичем, – вынужден был я перебить Фрезе. – Я бы не хотел, чтобы вы раскрыли мое инкогнито.
– Да уж, – хихикнула мадемуазель Якобсон. – Папа постепенно распалялся и начинал ругать каких-то незнакомых офицеров нехорошими словами. На шум конечно же прибегала мама. И она была совершенно недовольна!