– Так это любому в артельных семьях-то ведомо! Пятьдесят пудов с носа!
Кузнец показался мне слегка придавленным суетливым Томском, так что говорил от его имени большей частью томский горный исправник. Он же мне и четыре коробочки с изумительной выделки револьверами передал. Уверял, что изготовил их здесь присутствующий, румяный от смущения, мастер Карышев. Только что-то мне слабо в это верилось. Я всегда считал, что даже однотипные вещи, сделанные вручную, должны как-то отличаться друг от друга. Эти же орудия для убийства были, простите за каламбур, убийственно одинаковы. Так, будто бы сошли с конвейера, а не с верстака талантливого Самоделкина.
Константин Николаевич меня прямо предупреждал, что специальная комиссия при Госсовете непременно будет создана, и, может быть, не в следующем, так через год – кому-нибудь обязательно придет в голову попытаться разобраться с загадочной математической задачей на месте. Еще великий князь обещал указать чрезмерно нервным господам, что, согласно тем же Семеновским «Характерным выводам», уровень благочиния в коренных губерниях значительно повысился. Или, если перевести с принятого теперь русско-арабского, иносказательного, на канцелярско-русский образца конца двадцатого века, – отмечено резкое снижение социальной напряженности. У обманутых половинчатой реформой земледельцев появилась отдушина. Надежда, что ли.
Лошадей дал Галямов. Конечно, не просто так, а за деньги. Но и за деньги бы не дал, если бы не посредничество Безсонова. Это когда я начальником был, калтайский староста обязан был мои распоряжения выполнять. А теперь – я ему никто и звать меня никак. Он конечно же обо мне слышал от томских казаков, и надеюсь – только хорошее, но его-то со мной вообще ничто не связывает.
Не может. И сказать мне ничего не может. Я не православный, и бумаги, подтверждающие его участие в распилах средств, выделенных на строительство общежитий для семинаристов, у меня в сейфе хранятся. И если бы не цесаревна, он бы меня и на порог не пустил. Помирает ведь. Одной ногой, можно сказать, на том свете уже, а нет. Ярится. Так, похоже, со злобой в сердце на меня и уйдет за грань.
– Спасибо. Кстати, симпатичный у вас, Герман, дом. В Петербурге болтают всякое. Я опасалась увидеть здесь что-нибудь… этакое… Его высочество намедни даже изволил остановить санки, дабы получше рассмотреть ваше обиталище.