Иван хотел посмотреть на часы, но приказал себе не психовать. От того, что он будет пялиться на циферблат, машина не будет ехать скорее, а ребята не станут тащить батюшку волоком.
— Работа такая, — засмеялся Круль и крикнул: — Янек, давай сюда! Уходим.
Иван нащупал стойку, попытался вспомнить, где проход. Сейчас полезть напрямую, загреметь чем-нибудь, застрять — и все. И реализовалась тайная тяга Ивана Александрова к саморазрушению. Далось ему это саморазрушение…
Странно, но останавливало Ивана такое несоответствие своих мыслей и Акта о Свободе Воли. Что ж такое, спрашивал себя Иван неоднократно, как же это так — понимаешь, что призван защищать закон, что где-то там, в глубине души, понимаешь, что закон этот правильный, даже без накачки отца Стефана понимаешь, но все равно крутится в голове, сосет под ложечкой ядовитое желание разрубить эту проблему.
— Бог — не фраер, — сказал назидательным тоном Круль. — Я ведь только разговариваю, а ты меня вдруг из пистолета. Господь все увидит, примет меры. Зачем тебе скандал и проблемы, если можно потерпеть всего три минуты, а потом послать меня на фиг. И я даже не обижусь. На обиженных, знаешь ли, черти воду возят. Сам видел.
— А тут кто? — ответил Иван, продолжая жать на спуск, выбирая люфт.