Бледные бескровные губы были раздвинуты в легкой улыбке. Даже не раздвинуты — растянуты. С усилием растянуты, как бы не через силу. Или против желания. Вот глазки у дедушки — те еще глазки. Живо поблескивают, как ртутные шарики.
Для Ивана этот выход был первым. Он шарахался от каждой тени и несколько раз чуть не открыл огонь, услышав шорох в закоулке.
Первый выстрел разнес стеклянную дверь. Иван даже подумал, что это кто-то из его парней поспешил, но второй выстрел изнутри здания швырнул прапора на бетонные ступеньки.
— Он заходил к тебе в воскресенье? — Иван посмотрел в глаза Хаммеру.
Иван взял хлеб, положил себе в рот. Прожевал медленно, проглотил. Соли было много, она хрустела на зубах, а потом обожгла горло.
— А чего он? Я неделю терпел этого пшека. Больше не собираюсь.