Июль выдался очень жарким. Солнце висело над головой раскаленным утюгом, выжигая своими лучами все, до чего могло дотянуться. Степь стремительно выгорела, и от радующего глаз июньского разнотравья остались только жалкие огрызки, зеленый цвет лугов и колхозных полей сменился разнообразными оттенками желтого. Разогретый воздух дрожал горячим маревом, превращая линию горизонта в неясную зыбь.
Едва Саблин повернул на ближайший вражеский самолет, как страх куда-то пропал, осталась только злость и желание дотянуться хоть до одного из истребителей с крестами. Перегрузка вдавила в сиденье, а в глазах замелькали силуэты самолетов. Низкая облачность ограничила маневр по высоте, и теперь на относительно небольшом пятачке сгрудилось два десятка машин. «Мессеры» были везде, атаковали со всех сторон, мешали друг другу. Он увидел, как в хвост «Яку» заходит пара «худых», рванул наперерез, дал очередь по ведущему. Те отвалили, и сразу же пара «мессеров» обнаружилась уже в хвосте у Виктора. Этих отогнал Колька, и тотчас уже Саблину пришлось чистить хвост своему ведомому. Потом он отгонял наглого пятнистого «мессера» от «Яка» Кота, потом снова защищал Кольку. Им только и оставалось, что обороняться, отбивая атаки. В этой дикой мешанине собачьей свалки любая попытка управления была обречена на провал. Виктор сперва пытался, но это оказалось бесполезно, врагов было слишком много, они были везде… Он как-то очень быстро потерял в этом хаосе ведомого и теперь крутился, отгоняя вражеские силуэты от краснозвездных самолетов. То же самое делала и его четверка. Одному «мессеру» он врезал хорошо, четко увидел попадания в крыло, подбитый враг запарил простреленным радиатором, отваливая в сторону. Потом увидел дымящий «Як», который, однако, продолжал бой. Потом уже попали и в Виктора: в кабине вдруг рвануло, правую ногу словно ошпарило кипятком, а в борту засияла дыра. Он увидел кровь, но самолет продолжал лететь, нога слушалась, а боль можно было и потерпеть…