Город бомбили еще несколько раз. Это стало привычно, как и ежедневные процедуры, как регулярное питание, как длинная и размеренная жизнь в госпитале. Здесь появилось очень много времени, чтобы подумать, просто потому что больше ему делать было нечего. Читать он еще не мог, при покидании самолета Виктор сильно ударился обо что-то головой, буквы начинали плясать перед глазами, и все это отдавалось сильной болью в затылке. А больше делать было совершенно нечего, разве что думать. Этим он и занимался.
«Юнкерсов» он обнаружил, можно сказать, случайно. Набирая над переправой высоту, Виктор увидел, как из-под крыла вынырнули три серые тени с белыми крестами на крыльях – бомбардировщики «Ю-87». Они шли невысоко, на высоте около километра, и, видимо, остались невидимы для остальных наших летчиков. Возможно, это была часть разогнанной ими группы, возможно, новая. Но тем не менее три бомбардировщика летели прямо к переправе, и помешать им особо было некому. Разве что огонь нескольких уцелевших после бомбежек зениток, но смогут ли они сорвать атаку звена вражеских пикировщиков – еще неизвестно.
Шишкин козырнул. В темноте не было видно его лица, но Виктор не сомневался, что он ничуть не раскаивается в содеянном. До ареста еще нужно дожить, а военврач, настоящая и теплая женщина, уже была и, возможно, еще будет…
Виктор услышал, как Хашимов ругнулся в эфир по-татарски, и, проскочив над звеном командира, они снова полезли вверх, в сторону солнца. К немцам подошла еще одна четверка, потом еще. Они были выше и расходились по широкой дуге, стараясь охватить советские самолеты в гигантские клещи. Такого количества врагов в небе Виктор не видел ни разу. Он почувствовал, как между лопаток стекает тонкий ручеек пота, во рту пересохло.
…Слева под крылом показался Ростов. В центре города, на северной окраине и на железнодорожном вокзале полыхали пожары. Небо от них было в дымке, и даже на высоте четырех километров в кабине чувствовалась гарь. Вокруг города уже вовсю шли бои, немцы все подтягивали и подтягивали резервы, и, судя по всему, он был обречен.