В Кировобадском госпитале Виктор первое время ни с кем не общался, уйдя в себя, налитый злобой и желчью. Злило поведение Тани, злило явное наличие у нее жениха. Бесило собственное бессилие, беспомощность, а главное, как он думал, бессмысленность попадания в прошлое. Все это сливалось в его душе в гремучий коктейль. Внешне это никак не выражалось – Виктор просто стал совершенно апатичным, ни с кем не разговаривал, не жаловался на боль, на вопросы врачей отвечал односложно, изучая потолок. Потолок радовал обилием трещин, там было за что зацепиться глазу, занять мозг расшифровкой темных линий. Но в душе скребли кошки, порожденные крушением всего. Карьера летчика-истребителя, на которую он возлагал такие планы, оказалась под вопросом, любимая девушка бросила. Он помнил мелькнувшее в Таниных глазах выражение страха и отвращения, и сразу представлялась грустная перспектива остаться обезображенным одиноким калекой. Калекой без работы, без специальности, у которого здесь нет вообще никого, не то что дома, а даже близких людей. Лишь два ордена, а проку с этих железяк? Их даже пропить толком нельзя. Знание будущего, которым он владел, на поверку оказалось ненужным в этом мире. Что проку в том, что он помнит дату окончания войны или сортамент и цены на трубы Таганрогского металлургического завода? Для людей из прошлого это бесполезный шлак. Разумеется, есть и крупицы полезной, интересной информации, но уж больно ее мало, да и вся она разношерстная. Он оказался неудачником, полным, ничтожным нулем. От собственных печальных перспектив бросало в дрожь, хотелось заранее пустить себе пулю в лоб. Два дня Саблин лежал молча, страдая в душе, под неодобрительными взглядами врачей и соседей, игнорируя все попытки его растормошить. Первое время с ним еще пытались заговорить, но быстро плюнули, посчитав Виктора чем-то вроде мебели. Так и жили. Соседи лечились, получали письма, общались, пытались флиртовать с медсестричками. Виктор молчал и смотрел в потолок. А далеко от этих мест бушевала война.