Румата взял его под руку и повел. Когда монахи скрылись из виду, он остановился, достал из ампулы таблетку спорамина и протянул Будаху. Будах вопросительно взглянул на него.
— Вы так бледны… — шептал дон Тамэо. — Я понимаю, любовь, страсть… Но святой Мика! Государство превыше… И это опасно, наконец… Оскорбление чувств…
После каждого слова кузнец торопливо кивал, глаза его наливались тоской и отчаянием.
Штурмовики загоготали. Штурмовик с заплывшим глазом поплевал на ладони, перебрасывая топор из руки в руку, и двинулся к румате. Ох, и дам я ему сейчас, подумал Румата, медленно отводя назад правую ногу.
— Значит, вон туда ехать нельзя, — сказал Пашка.
Днем Румата был здесь впервые и сначала удивился, что не привлекает внимания: встречные заплывшими глазами глядели либо мимо, либо как бы сквозь него, хотя и сторонились, давая дорогу. Но, сворачивая за угол, он случайно обернулся и успел заметить, как десятка полтора разнокалиберных голов, мужских и женских, лохматых и лысых, мгновенно втянулись в двери, в окна, в подворотни. Тогда он ощутил странную атмосферу этого гнусного места, атмосферу не то чтобы вражды или опасности, а какого-то нехорошего, корыстного интереса.