— Да, воспитанники этого детдома — детишки необычные, мягко говоря. Я, между прочим, с самого начала подозревала нечто подобное, — этот голос, нисколько не взволнованный, а напротив, уверенный и властный, принадлежал другой женщине, постарше. — А уж когда своими глазами увидела, как эти самые детишки выпрыгивали из окон… чтобы броситься на ОМОНовцев… На взрослых здоровых парней! На представителей власти! Ты, Люда, человек опытный; ты мне скажи — это что же тут с ними сделали, а? В кого превратили? Это же… тоталитарная секта какая-то!
Женя Сомик за свою жизнь так и не приобрел прозвища — ни в школе, ни на улице, ни теперь, в армии. Функцию прозвища успешно выполняла фамилия. Мало того, что она сама по себе была довольно забавной, она еще и очень подходила своему носителю. Женя был юношей крупным, круглолицым, с узкими, точно всегда прищуренными маленькими глазками, и при всей своей неуклюжести обладал удивительной способностью незаметно растворяться в пространстве, словно в мутной воде, если вдруг назревала ситуация, угрожавшая чем-то нехорошим.
Оказавшись в этом мире, Олег не сразу, но очень скоро пришел к убеждению, что все это произошло не случайно. Не зря. У всего всегда есть причина. И причина, по которой он здесь, проста и ясна. Изменить этот мир. Сделать его таким, каким ему должно быть.
Сомик (и не только он) рывком повернулся на крик. Колонна медленно продвигалась вперед; с местом происшествия поравнялись уже последние из призывников, а Гуманоид — это он выкрикнул: «Прекратить!» — стоял спиной к призывникам, напротив столкнувшихся автомобилей, лицом к солидному мужчине.
— Потерпи полчаса. Сейчас Ваха чай принесет. Меньше видишь, крепче спишь.