— Итак, — проговорил Глазов. — Приступим.
— Бабки — есть бабки, — уперся Двуха. — Непонятно, что ли, зачем он их понесет? Откупается, чтоб не трогали. Всем нам, то есть, подлянку делает. Сегодня он один отнесет, а завтра еще с кого-то трясти начнут. И все заново закрутится. Понимаете?
— Все, товарищ майор, — осторожно заговорил снова Гусь. — Кончилась история этого… Василия Иванова. Поедет он теперь в госпиталь, а оттуда — в психушку… Вместе с дружком своим, Сомиком. Это ж нервный срыв у него был, понятное дело! И хорошо еще, что железяки только покрутил. А если б на людей набросился? Из части гробы грузовиками вывозили бы!
— Не понимаешь, — сказал Разоев. — И не поймешь. Никто здесь не поймет…
— Кто это — мы? — возмутился по ту сторону камеры голос Елизаветы Сергеевны.
Этой ночью выпал первый снег, неузнаваемо преобразив землю, омолодив ее, вдохнув в нее совершенно новую жизнь. Через бело светящийся плац, чуть пригнувшись, прижимая к груди большую пластиковую канистру, спешил старшина Нефедов. Он постоянно оглядывался на ходу, досадуя на то, что оставляет за собой четкие черные следы.